«Думал, в России буду сидеть, а отсидел в Америке».
400 дней в техасской миграционной тюрьме.
Провести 400 дней в американской миграционной тюрьме – каково это? Какой там распорядок дня, чем кормят и почему редко выводят на прогулку? Многим ли удается получить убежище и под какой залог можно выйти на свободу? «Черта» расспросила об этом 28-летнего юриста из Владимирской области Евгения Машинина, который пытался получить убежище в США и больше года провел в тюрьме штата Техас. Несмотря на политическое преследование в России, Машинина депортировали на родину – где к нему сразу пришли силовики. В конце января ему удалось покинуть страну, сейчас он запросил убежище во Франции.
Граница
В Москве я ходил практически на все митинги с 2017 по 2022 годы. Меня задерживали четыре раза, в последний – на антивоенном митинге в марте 2022-го. Тогда уже ввели уголовную ответственность за фейки и дискредитацию российской армии, и я понимал, что не смогу дальше высказывать свою антивоенную позицию. В сентябре 2023 года я уехал из России. Летел сначала до Турции, потом до Мехико, потом – в Тихуану. Там я 40 дней прожил в шелтере для эмигрантов. Чтобы перейти границу США, я скачал приложение CBP One. Каждый день обновлял его и ждал дату, когда можно будет перейти границу. 2 ноября я подошел к границе США, отстоял очередь, показал распечатку со своей датой и перешел границу. Меня сразу задержали, взяли отпечатки пальцев, оформили. Девять дней я провел в маленькой камере на 20 человек, почти все там были русские. Нам выдали коврики для йоги и фольгу чтобы спать на теплом. У всех были разные истории: у кого-то выдуманные, у кого-то настоящие. Были люди, которые тоже выходили в России на митинги. Религиозные кейсы тоже были. Но в основном люди не рассказывали свои истории.
Через девять дней нас всех вывели, надели наручники, на ноги – кандалы. Они не тяжелые, просто очень неудобно в них ходить: шаг короткий. На самолете нас доставили в штат Техас, где меня определили в detention, больше похожий на детский лагерь. В комнате всего восемь человек, можно выходить на прогулки. Но через месяц, 5 декабря, меня перевезли в соседнюю миграционную тюрьму, где я пробыл год – до декабря 2024 года. Я был готов к тюрьме. Думал, что в России буду сидеть. А получилось так, что отсидел в Америке.
Тюрьма
У тюрьмы, где я оказался, плохая репутация: оттуда в основном только депортируют. Всего там содержалось около 1 500 человек. В нашей камере стояло 50 двухъярусных кроватей, нас было 100 человек – в основном, молодые люди из Латинской Америки: Колумбия, Никарагуа, Гондурас, Гватемала, Мексика. У меня был друг из Венесуэлы, он начал с моей помощью учить русский язык. А он помогал мне учить испанский. Сотрудники и заключенные иногда спрашивали меня про Россию: есть ли там снег, какая еда, как выглядит Москва. Россиян в камере было человек пять, говорили о себе немного. Я про себя вкратце рассказывал: что участвовал в митингах, что есть решение Европейского суда.
Распорядок дня был такой. Завтрак в 5:30. Обед в 11:00. Ужин в 18:00. Отбой в 22:30. В пятницу и субботу – отбой в час ночи. Бывало, соседи галдели и до трех ночи, а в пять утра уже вставать на завтрак. Офицеры, в основном, были веселые и постоянно шутили. Отношения с ними складывались нормально.
Спать нам разрешали в любое время, но постоянный шум напрягал. Я просил соседей быть потише, некоторые слушались. Офицерам на дисциплину было наплевать, они ничего не делали – такая у них система. Часто случались драки, людей быстро разнимали и, как правило, переселяли в другую камеру.
Из-за шума у меня начались проблемы со сном. Один человек, например, громко кукарекал ночью. В итоге его переселили на кровать подальше от меня. А я записался к психологу и попросил дать какое-нибудь снотворное. Психолог дала мне беруши, стало лучше. А моему сокамернику почему-то в берушах отказала.
Кормили там ужасно, я всегда был голодный. В каждом приеме пищи были бобы. Брокколи, вареная морковь, листья, салат. Три раза в месяц давали курицу. Рыбу – ни разу. Картошка – нечищенная, даже пюре было с кожурой. Можно было заказать всякую вредную еду через планшет, за деньги: печенья, чипсы. Пачка печенья стоила 1 доллар 45 центов.
Прогулки по территории тюрьмы были примерно раз в 7-10 дней. Выводили, если наберется хотя бы человек десять. Бывало, офицер позовет на прогулку в 7 утра, а все спят. Много прогулок срывалось. В жару и дождь не выводили.
Чтобы выходить из камеры, последние полгода я работал развозчиком еды. Кто-то мыл полы в коридорах, кто-то – готовил на кухне. Можно было парикмахером еще работать. Каждый день с четырех до семи вечера я развозил еду по бункерам – так мы называли наши камеры. Мне платили три доллара за вечер и еще подкармливали на кухне.
Мы много играли в шахматы, шашки, карты. В камере висели телевизоры – как правило, мы смотрели фильмы, иногда новости.
В эмиграции не нужно жить как дома, даже в хорошем смысле
Ощущение изоляции все равно было сильное: интернетом и мобильными телефонами мы не могли пользоваться. В библиотеке был компьютер, но без интернета. Новости я узнавал, когда звонил друзьям: в камере висели 10 телефонов, нам было разрешено 12 бесплатных звонков по 10 минут каждый месяц. Через полгода звонки сделали платные, позвонить в Россию стоило 5 долларов за 10 минут – а у меня зарплата в день была три доллара.
В камере было сумрачно, но освещение до конца не выключали никогда: даже ночью горели несколько лампочек. Зато была пристройка, в которую можно было выходить: постоять, поиграть в баскетбол, футбол. Четыре стены – и сверху сетка рабица. Видно было только небо.
Туалет и душ были более-менее нормальные. Туалет отгороженный, душ тоже, 10 кабинок. Иногда была только холодная вода, из-за этого у меня был насморк. В помещении тоже было холодно, особенно по ночам. В жару в камере включали кондиционер. Мы всегда спали в штанах и свитерах: давали только одно тоненькое одеяло.
В миграционной тюрьме я провел больше 400 суток и стараюсь не вспоминать это время.
Суд
Сначала я ждал интервью на страх. Тогда я надеялся, что меня не депортируют в Россию. Выйти из миграционной тюрьмы можно только после решения суда. У тебя два пути: либо депортация, либо отпускают. Латиносов, как правило, выпускают до суда, и они ожидают его уже на свободе.
Для россиян единственный шанс выйти до суда – это заплатить залог. Но нужно, чтобы его еще одобрили. Я знаю трех человек, которых выпустили за неделю до суда под залог в 15 тысяч долларов. Потом все равно, конечно, могут депортировать – только судиться они будут уже на воле, и может попасться судья с рейтингом одобрений 50%.
Рейтинг судьи можно посмотреть в интернете. Кому-то удавалось выиграть суд – знаю, что какому-то чеченцу из соседней камеры судья дал защиту от депортации. И еще одному человеку из моей дали убежище. Но у него был адвокат, и он поменял судью на калифорнийского. С калифорнийским судьей выиграть проще, у них рейтинги по 90% одобрений. А в Техасе – 0,5%.
У моего судьи Кевина Терилла рейтинг одобрений был почти 0%. Суд прошел в июне 2024 года, меня постановили депортировать в Россию. Точную дату депортации мне не говорили в целях безопасности – пять с половиной месяцев я просто ждал. Некоторые ждут депортацию и по семь, и по восемь месяцев.
Раз в неделю я спрашивал, когда меня депортируют, офицер отвечал: «Ожидайте». Это мучительно, когда знаешь, что будет депортация, но не знаешь, когда. Я нервничал каждый день, отвлекаться помогала работа. В конце ноября сказали, что депортируют меня в декабре.
9 декабря за мной пришли. Депортация заняла три дня.
Депортация
Меня сопровождали два офицера. Сначала повезли на автобусе в аэропорт города Сан-Антонио, откуда мы полетели в Нью-Йорк. Там меня отвезли в штат Нью-Джерси, где я всю ночь просидел в миграционной тюрьме. Меня постоянно вызывали подписать какие-то бумаги.
Утром меня отвезли в Нью-Йоркский аэропорт и посадили на самолет до Катара. Офицеры проследили, чтобы я сел на самолет, а мой паспорт отдали стюарду.
В Катаре, пока я ждал рейса до Москвы, паспорт мне не вернули. В Москве у выхода из самолета меня ждали сотрудники пограничной службы России. Они забрали мой паспорт, посмотрели мой телефон, все переписки, фотографии. Около часа меня допрашивали: зачем поехал в Америку, что я там делал, про тюрьму, про мои политические взгляды. Потом меня отпустили.
Дома
Через пару недель, когда я уже был в Коврове, где я прописан и где живут мои родители, домой пришли пятеро сотрудников МВД. Это было неожиданно.
Меня отвезли в отдел, где несколько часов допрашивали, просмотрели весь телефон и составили административный протокол по делу о дискредитации. В «Контакте» у меня были две антивоенные картинки. Но они были в сохраненных изображениях, которые могу видеть только я. У меня даже страница закрыта.
В отделении мне дали листовку, где перечислены преимущества заключения военного контракта. Сотрудники уговаривали подписать – говорили, что выплаты большие. Потом поняли, что это бесполезно, сказали: «Если ты не согласен подписывать контракт, так и напиши».
Еще на меня составили протокол о мелком хулиганстве – якобы я матом ругался – и дали мне двое суток ареста. Через день состоялся суд по дискредитации, судья дала мне штраф 35 тысяч рублей. Полицейские угрожали мне уголовным делом – и сейчас, когда у меня уже есть административка, его могут с легкостью завести.
Я все равно думал остаться в России, но друг меня убедил, что нужно быстрее уезжать. Он даже сам купил мне билет на самолет до Марокко.
В Париж
Марокко выбрали, потому что оттуда есть рейс до Турции с пересадкой во Франции: это была конечная точка. Я купил билет из Касабланки в Тунис с пересадкой в Париже, но сотрудники авиакомпании меня не посадили на самолет: в тот день был прямой рейс, и сотрудники авиакомпании заподозрили: «Почему вы не выбрали прямой рейс?». А еще у меня не было обратного билета. Пришлось покупать другой билет – из Рабата до Стамбула с пересадкой в Париже. Обратные билеты у меня не спросили, да и прямого рейса в тот день не было.
В Париж я прилетел 24 января. Сразу подошел к офицеру и попросил политического убежища – сказал, что хочу остаться во Франции. Меня отвели к сотруднику полиции, оформили и отвезли в detention на три дня. Там были хорошие условия: два человека в комнате, нормальная еда, можно выходить на улицу в любое время. Через три дня после интервью меня выпустили в город.
Сейчас мне надо перевести все бумаги на французский язык. В ближайшее время меня должны направить в какой-то французский город, где дадут жилье и пособие. Через несколько месяцев – вызовут на интервью и потом решат, предоставлять ли мне убежище во Франции.
Здесь я, по крайней мере, буду на свободе, меня никто не посадит в тюрьму и не отправит на войну.
Марфа Хвостова
